БУДДА

Знаешь, я видела твоего Будду.
Он сидел под раскидистым дубом и писал поэму.
Он действительно невероятно худ, и задуман
так, будто никогда не мотало его во времени.
Если он говорит, то исключительно птичьим
языком, а если молчит, то кажется что не серьезно.
Личности перед ним сгорают так же стремительно, как спички,
а его собственная личность не более, чем курьез.
Но
знаешь, я не рискнула с ним говорить, ему это не нужно,
а мне и подавно - только б не впасть в нирвану.
Пусть себе сидит, по ним уже образовалась лужа.
Он не видит ее, таким вообще все по барабану.
Да, он красив, даже в куче дерьма сидя -
умеющие летать прекрасны вовсе не тем, что в перьях...
Знаешь, можно существовать вот так и никого не обидеть,
и никому не служить, и совсем ни во что не верить.
Хочешь?
У тебя бы вышло, ты знаешь, ты был на пороге.
Тащили, оттаскивали, говорили: «Вернись, любимый!»,
а Будда накладывал на воздух все новые и новые строки,
и воздух дышал и жил, и это было красиво.
И все-таки что-то мешало нырнуть с головой в камлание,
а почему-то хотелось неведомого причащения.
Знаешь, простыми, не такими, как Бодхисатва стали мы
еще до рождения... и уже тогда мы верили.

ЭМИГРАЦИЯ ZA

Российское небо меняет оттенок
в тысячу первый раз.
Свежие новости за бесценок
лежат на прилавках касс.
Желтые, глянцевые, интеллигентные,
целые этажи:
рассказывают обыкновенные
человеческие миражи.

Он собирался покинуть город,
в котором прожил сто лет,
в котором не слышен ни шепот, ни ропот
и невозможен ответ.
Но если вопрос больше шара земного,
Куда продолжать свой путь?
Года тринадцатого, рокового
ему не догнать, не вернуть.

- Скажите, билеты на въезд или выезд?
- Не задерживайте поток, -
и билетерша в окошечке выдаст
кем-то назначенный срок.
Прощай, горе-матушка, стылые хляби
суровой, как быль, земли.
За горизонт уплывают печальные
авиакорабли.

Что-то мелькнуло хлебом насущным
в толпе незнакомых лиц...
Пророчества классиков вездесущи,
вываливаются из страниц.
Это обрывки воспоминаний,
занесенные пылью тома.
Оборачиваются журавлями
Вспорхнувшие с рук слова.

ОДА ПОЭТУ

Кто хочет быть поэтом?
Пиджак, борода и коллекция толстых журналов.
У него в карманах - говорящие мыши,
диктующие сатирические междометия и обороты.
А от любовной икоты
поэт имеет несколько капель душистого спирта,
которые он разводит соленым раствором слез.
То ли плачет, то ли смеется.
И ежедневно стирает грязное белье в мазуте цивилизации.

Можно пойти в Академию, учиться хирургии, мамопластике,
растить цинизм как коноплю на подоконнике.
Но никто не переплюнет поэта в мастерстве взрезать плоть
и ковыряться во внутренностях.
Он будет насмехаться над исповедальным,
курить твои мысли
и говорить, что сам их выдумал,
а втихаря подкармливать сахаром грустных мышей в карманах.

Я не хочу быть поэтом:
у меня никогда не вырастет борода.
Да и смеяться не выгодно - гуинпленов и так достаточно.