МОЯ ОДЕССА

У ПАМЯТНИКА ГРАФУ
М.С. ВОРОНЦОВУ

«Полумилорд, полукупец»
стоит себе на пьедестале,
освободившись наконец
от циркуляров и баталий.

От вицмундиров и казны,
от льстивых слов и козней света,
от вздорных прихотей жены
и дерзких шалостей поэта.

Свой тур достойно отыграв,
давно бездвижный и безгласный,
бестрепетно взирает граф
на город шумный и прекрасный.

Где властно судьбами играл
он в устремлении высоком
и ввысь порою воспарял
в мечтах и планах, точно сокол.

Где, краем правя столько лет,
в грехах корысти не погряз он…
Белесый голубиный «след»
слезой застыл под левым глазом.

Увы,  не стоит и гадать,
как век сведет с тобою счеты.
Ты реешь в небе? Исполать!
Да на Руси рукой подать
от соколиного полета
до голубиного помета.

ЗИМА В ОДЕССЕ

Море лижет мели и молы,
молчаливо жует камни…

Зачерпнув,
я поставил море
на окне
в граненом стакане.
Пусть оно гнилыми ночами
в нашу гиблую непогоду
пахнет песней, песком, печалью,
пахнет солью, солнцем и йодом…

Ночи слякоть глотали залпом,
дна, как счеты, щелкали мимо…
Становился тревожный запах
все грустней,
все неуловимей.
вот уж только дуреха-память
уверяет меня упорно,
что водица в пыльном стакане –
это море,
и пахнет морем.
Что она корабли держала,
опьяняла акульи жабры…
Где ж ты, море?..
Осталась к весне
только серая муть на дне…

А по городу – окна моют,
а по городу – с крыш каплет.
И огромное Черное море
молчаливо жует камни.

УЛИЦА КАНАТНАЯ

В меланхолии приятной,
под хмельком,
в полубреду
вдоль по улице Канатной,
спотыкаясь, я иду.

Облаков густая стружка
над Одессою плывет.
Сердобольная старушка
кормит кошек хоровод.

А в порту, за косогором,
так и дразнят огоньки:
«Хватит сирым быть и хворым!
Ну-ка будням вопреки

вскинься радостным порывом,
над обрывом воспарив!..»
Но решетка над обрывом
охлаждает мой порыв…

Черт возьми!
Аль я не русский?
Ну-ка, Господи прости,
дай рвану решетку хрустко,
как рубаху на груди!

И – дороги нет обратной,
как в любви или в бою…
У решетки на Канатной
я стою… стою…
Стою?..