Снежинки, клавиши и перья
Мини-поэма

1
Известно ведь, что поэмы
не пишутся на лету,
ещё не придумав темы,
и всё-таки напишу…
Межреберно, междустрочно,
не зная о чём, сама.
Наверное так нарочно
и сходят чуть-чуть с ума,
сжимая в кулак пространство,
бессчётных снежинок рать.
Где рабство, где постоянство
порой и не разобрать.
И кадрами киноленты
идёт бесконечный фильм.
За краем – цветы и флейты,
а может, огонь и дым?

2.
Есть люди: мечты о выси
важнее, чем сам полёт.
Из стай перелётных писем –
к нестылости зимних вод.
Да, птицы порой мудрее,
их манит тепло и свет.
Летим же и мы скорее
туда, где мороза нет?
А здесь на краю Вселенной
то снег, то опять дожди,
то хочется быть нетленной,
как Гайдн, как леди Ди.
То хочется – невесомой.
Снежинки не легче душ.
А может быть, это сон мой?
...То просто – под тёплый душ.

3.
Есть люди совсем иные –
крылаты ненапоказ.
Они среди нас, земные,
но им не до нас сейчас.

4.
А знала я человека,
вот он бы ответить смог,
как будто бы жил три века,
был мудрый почти как йог,

Ахмед или просто Вася,
и года так сорок три.
Он что говорил:
- Расслабься,
а хочется жить – умри.

Умрёшь – превратишься в птицу,
а может быть – в червяка.
Мы ели шашлык и пиццу
в таверне «У мясника».

5.
В церквях зажигают свечи,
и в окнах костёла – свет.
На сердце светлее, легче,
и боли как будто нет.

Как будто грехи, как мухи,
замёрзли под Новый год.
А если терзают муки,
стихи – это  тот же йод.

Не хочется быть покорным -
останешься в палачах.
И спорили белый с чёрным –
Два ангела на плечах.

6.
Чёрный:

- Младенец – пророк, как Будда,
Но только не Бог, увы,
Спасения, нет, не будет –
ошиблись в ту ночь волхвы…

Белый:

- Ты (басня твоя провальна)
в истории не силён,
она как всегда спиральна,
и книжник иных времён
с надменностью фарисея
топорща, как морж, усы,
взывает, раздоры сея:
«Христос – Ты ли Божий Cын?»

7.
Пути, перепутья, путы…
Не сбиться бы в ночь с пути…
- Ты, чёрный, меня не путай,
пусти меня, отпусти!

А он ухмылялся склизко,
как будто бы дела нет,
И мне говорил:
- Артистка!
Объедем весь белый свет!
Возьми карандаш, бумагу -
и в вечности прозвучим.
А хочешь… поедем в Прагу,
и, может быть, даже в Рим?
- Империю съели черви.
- Но высится Ватикан.
А хочешь, туда, где в перьях
танцуют всю ночь кан-кан?

Но ангел иной, который,
белее самих снегов,
и, как небеса, покорный,
стал, точно земля, суров,
сказал, потеряв терпенье:
- Ты, чёрный мой брат, - осёл.
Смотри: только снег и перья,
и нет городов и сёл.
И перья - темнее тучи,
чернее их только ночь.
Ты, чёрный, уйди, не мучай.
Лети поздорову прочь.
Не хочется сразу в пропасть,
приятнее полутон –
вали-ка в свою Европость,
катись-ка ты в Вашингтон!

И тот провалился в бурю,
лишь белый взмахнул крылом.
Мороз рисовал глазурью.
Стал праздничным чернозём.

8.
Погибла давно Диана,
а кто-то скучал по ней.
Вздыхало фортепиано,
и Гайдн звучал нежней.

__

СУББОТА

Прощаю - заблудившись между строк,
искала я спасительное слово,
которое ты вымолвить не смог,
и снег ложился молча и сурово,
беззвучно в храме плакала свеча,
а нам казалось: тает воск и только -
причина, по которой сгоряча
бессмертные тома бросают в топку.
И слышалась, наверное, извне
история о неком человеке,
и было в ней немного обо мне:
такой-то господин в таком-то веке
родится, жил и умер, наконец,
женился и развёлся между прочим,
но тем, что не был трус  он и подлец
лишь славу  лихача  себе упрочил –
уже не мой герой, не мой пророк,
развенчанные: присно и отныне,
ведь лёгкость – восхитительный порок,
хоть часто бьётся насмерть о твердыни.
А впрочем, что нам, фениксам, терять –
из пепла восстаём мы в том же виде,
и только примет исповедь тетрадь,
прощая, отпуская и предвидя.
Прощай! До встречи там, на небесах,
конечно, если вымолим спасенье.
Суббота. Кружит ветер белый прах…
А что там дальше?
Дальше воскресенье.

ДО СТАНЦИИ ТРИ ЧЕТВЕРТИ ЧАСА

До станции три четверти часа.
Когда не ждёшь, то это даже мало.
Алиса снова верит в чудеса,
забравшись с головой под одеяло

на верхней полке спящего купе.
Ей снятся города, иные страны.
Жизнь – казино, фортуна в нём крупье…
Нет, не игра… спектакль… довольно странный…

Серьёзный шут, насмешливый король…
Прости и венценосцу, и повесе…
Актер не виноват: такая роль
ему пристала, по Вселенской Пьесе.

Экспресс считает чётко каждый миг.
Эспрессо остывает в такт в стакане  
на столике. Заглянет проводник:
«Вставайте. Подъезжаем. Зазеркалье».

Звенит струна. Сильней не натянуть.
И длится, и уходит в бесконечность.
Так просто, да. Так просто вникнуть в суть
двух слов «транс-цен-ден-тальная беспечность».

Полны надежд зелёные глаза.
Мечты-сомненья в схватке «что ей надо?»:
три – против встречи, а четыре – за.
И туфли хороши, хоть не от Prada.
 
Прощай, американская мечта!
Не бизнес-леди, даже не актриса…
Растянется улыбка от кота:
«Простите, вы, случайно, не Алиса?»