Hа бабочке...

Hа бабочке пороховой,
На шелковом, взрывном акриле,
Мы, неизвестно для чего,
Отбрасываем тени крыльев,
И, разбивая витражи
Ее фасеточных оргазмов,
Тупыми лепестками фразы
Вскрывая воздух раз за разом,
Как те, консервные, стрижи,
Кружим над рожью спелой лжи,
Над жалобой узкоколейки,
Куда в листках блокнотов клейких
Больная память каждой клетки
Стремится из последних жил,
Своих сбивая и чужих
В один горячий, детский выдох.
Но, у доски иных не выдав,
Стираешь имя на крови до
Трех вечно взведенных пружин,
И снова, мертвый но живой,
Глядишь отчаянно неловко
Вдаль, оседает пыль веков как,
Стерильной радугой осколков
На бабочке пороховой.

Високосный

Так легко сквозь дюран-дюраль,
В варикозное расширенье,
Вытекает из рук февраль,
Високосный от сотворенья.
Высоко ли тебе, мой друг,
Захлебнуться нелетным жестом –
Ускользает февраль из рук –
Поминутно, остробюджетно.
Помяни его, имярек,
Каждой драхмой за перевозку -
Кому велено не сгореть,
Тот затопит по уши воском,
Невесом, в неземной коре
Ляжет тенью ли, отпечатком...
Но по горлу прошел надрез
И под сердцем лежит взрывчатый
Четко взведенный механизм -
Ржавой мантрой ночного крана -
Оглянись же в март, оглянись -
Заклинает - Пока не рано.

Избегнув патоки...

Мы за ценой не постоим -
Мы горько промолчим за сценой.
Полынной лексики абсцентной
Беду раскурим на троих,
Когда один, но не как все,
Избегнув патоки поточной,
Выходишь в ночь нелетной точкой
По оголенной полосе.
Сквозь строй веков хмельных коррид
Быком рванешься в кругосветку,
Махнув оливковою веткой
На зависть Сцилл и злость Харибд,
Раскрыв под проливным зерном
Больное крылышко цикады,
И растворяясь в пиццикато -
Расстрелянном и неземном.