***

Было. Как будто сгинуло. Но осталось
электричеством (разряд – еще держусь),
тихой искрой, вспышкой, самую малость
вспахивающей мглистую эту жуть
настоящего, вязкого, как трясина.
Не принадлежу как будто ему.
Несчастливым ребенком лежу в корзине,
По реке плывущей в густую тьму.

Прошлое осторожно подходит сзади
Обнимает, спрашивает: как ты?
А я давно и прочно сижу в засаде,
Как балласт сбрасываю мечты.
Не смотрю наверх, начинаю слегка сутулиться –
Но порой вспоминаю совсем другого ребенка
И тогда, счастливая, снова бегу по улице,
Той, давно истлевшей на фотопленке.

Море

Послушай, как оно шепчет: «Иди ко мне,
посиди тихонько на моем берегу,
почувствуй кожей прохладу гладких камней,
я спасу, утешу, вылечу, сберегу».

А ночное огромное небо густо молчит,
миллионами глаз глядит на тебя в упор.
Море гладит волнами гальку, чайка кричит,
алый огненный месяц встает из-за темных гор.

Это просто и сложно – сорваться сюда, сбежать
и соленый прохладный воздух в вены впустить,
удержать его там на потом, на год задержать,
как запасы чистой воды по глоточкам пить.

Карадаг растворился в небе как черный дым,
огоньки кораблей намекают на горизонт.
Из таких ночей, как из ниток, и соткан Крым.
Уезжая, сердце-монетку бросаешь в Понт.

Кающаяся Мария Магдалина

бомба живет как бабочка-однодневка
куколкой падает из живота самолета
быстрый короткий полет огонь агония
крылья пестрянки яростно пламенеют
быстрая смелая жизнь
и яркая смерть

кается кается кается Магдалина
многие лета смиренно читает книгу
осознает что бренна хотя бессмертна
вот уже два века – холст масло
волосы золотые
лазурный шелк

и нарисованный череп смеется и бомбы
огненной бабочкой падают на Магдалину
от прошлого остаются камни и пепел
последние дни войны
победа близка

когда все кончается надо похоронить
убитых потерянных сломанных одиноких
и с ними – девушку кисти Помпео Батони
что с тысяча семьсот сорок второго
раскаивалась в грехах и читала книгу
погибла в Дрездене
в сорок пятом году