Вероника Батхан (Ника Батхен),
Украина, Феодосия

Приближение к Рождеству

Хруст ноября. Листья шуршать устали.
Мягкий покой им принесут снега.
Кони бредут - миля пути, верста ли.
Кровью блеснет в ухе вождя серьга.
Как объяснить, что на земле творится?
Как услыхать тихий небесный хор?
Ждут в сундуке мирра, янтарь, корица.
Глядя на юг, щурится Мельхиор.
В праве пустынь каждый шакал - законник.
Доли воды - сильному и вдове.
Ветер пустынь бьет по лицу - запомни,
Душу свою только огню доверь.
Там где Мизрах, воины и поэты,
Там где Магриб - женщины и базар.
Смирну, сандал, шахматы и монеты
Прячет в суму яростный Балтазар.
Сказки лесов помнят одни лианы,
Мудрость лесов знают одни слоны.
Палкой в песке чертит меридианы
Старый моряк - тот, что сошел с луны.
Сколько ни спорь, дождь обернется лужей,
Даже царю надо снимать венец.
Едет Каспар, дремлет под шаг верблюжий.
В ветхой шкатулке ладан и леденец.
...Будет хамсин, звезды песком закрыло,
Шаг от ворот - и не видать ни зги.
Воткнут в бархан медный значок двукрылый.
Голос внутри криком кричит «беги».
Соком полны Хайфа и Самария,
Дети играют - как приказать «убей»?
Взор опустив, доит козу Мария.
Сыплет на двор
Зерна
Для голубей...
 

Хронософия

.
Уходит время в канотье, в костюме белоснежном,
Уходит в криках и нытье, в пустом и неизбежном,
Уходит письмами в тайгу, плацкартным разговорцем,
Уходит с каждым «не могу», за каждым чудотворцем,
За ветхим шорохом иглы, кружением пластинки,
За вкусом мятной пастилы, за фраером с «Гостинки»,
За чёрным кофием «о, да!», за россыпью ромашки,
Уходят радость и беда, обиды и промашки.
Минует день минует век, иными именами
Заполнит новый человек места, что были нами.
И смех и грех и дым и дом и трепет и молчанье,
И смена вех, с таким трудом расставленных в начале.
Другую встретят, разлучась, другого ночь разбудит...
Есть то, что прожито сейчас. И лучшего - не будет.

Баллада Эллады

Одиссей в Одессе провел неделю.
Семь кругов платанов, притонов, трюмов.
Рыбаки и шлюхи, дивясь, глядели
Как он ел руками, не пил из рюмок,
Золотой катал по столу угрюмо,
На цветастых женщин свистел с прищура
И любая Розочка или Фрума
Понимала враз, что халда и дура.
Рыбаки хотели затеять бучу,
Но Язон Везунчик сказал ребятам:
«Он кидает ножик, как буря — тучу.
В этой драке лучше остаться рядом».
Одиссей допил свой портвейн и вышел.
Мостовая кладка скребла мозоли.
Вслед за ним тянулся до самой крыши
Резкий запах весел, овец и соли.
…Не по-детски Одесса мутила воду.
Он базарил с псами вокруг Привоза,
Обошел сто лавок шитья «под моду»
И казались рыжи любые косы,
Остальное — серое, неживое.
Как твердил напев скрипача Арона:
«Уходить грешно, возвращаться — вдвое».
По пути из Трои — ни пня, ни трона.
Одиссей дремал на клопастых нарах,
Покупал на ужин печенку с хреном,
Заводил друзей на блатных бульварах,
Отдыхал, и лень отдавала тленом.
«Пенелопа Малкес, белье и пряжа».
Завитушки слов, а внутри витрины
Покрывало: море, кусочек пляжа,
Козопас и пес, за спиной руины,
А по краю ткани волнами Понта
Синий шелк на белом ведет узорик.
И хозяйка, лоб промокнув от пота,
Улыбнулась — возраст. Уже за сорок.
У прилавка тяжко, а как иначе?
Сын-студент. В столице. На пятом курсе.
Хорошо б купить уголок для дачи:
Молоко, крыжовник, коза и гуси.
…До утра рыдала на вдовьей койке,
Осыпались слезы с увядшей кожи.
Кабы волос рыжий да говор — койне,
Как бы были с мужем они похожи!
Будто мало греков маслиновзорых
Проходило мимо закрытых окон…
Одиссей очнулся на куче сора
Лишь луна блестела циклопьим оком,
Да хрустели стыдно кусты сирени,
Да шумели волны о дальних странах...
Сорок зим домой, разгоняя тени,
Провожая в отпуск друзей незваных,
Памяти пути, покорясь, как птица,
Кочевые тропы по небу торя,
Чтоб однажды выпало возвратиться
В россыпь островов у родного моря.
Асфодель асфальта, усталость, стылость,
Узкоплечий гонор оконных впадин,
И вода на сохлых ресницах — милость
Дождевых невидимых виноградин.
И глядишь, как чайка, с пролета в реку,
Понимая ясно — не примут волны.
И зачем такая Итака греку?
Как ты был никто, так и прибыл вольный.
Чужаки обжили живьем жилище.
У былой любви телеса старухи.
За погост Уллиса расскажет нищий,
Молодым вином освежая слухи.
Рыжина проступит в белесых прядях —
Город, как жена, не простил измены.
Остается плюнуть и плыть, не глядя,
За края обкатанной Ойкумены.
…Завтра день светлее и небо выше,
Завтра корка хлеба прочней и горче.
Обходя сюжеты гомерьей вирши,
Парус над волной направляет кормчий.
И не знаю — будет ему удача,
Или сгинет в черных очах пучины —
Поперек судьбы и никак иначе
Выбирают имя и путь мужчины.