Геллада  Самойленко
Донецк, Украина

               Я поднимаю таз остывшего кофе

Я поднимаю таз остывшего кофе за тех, кто пытался жить «не как все»:
кто пёр напролом, ломая шаблоны, писал курсовые слогом эссе,
провоцируя тёртых учёных доцентов морщиться или украдкой краснеть,
за девчонок, до носа юбку задрав, не спеша выходящих к позорной доске;
Тех, кто стойко держался идей и амбиций, с улыбкой взирал, ожидая расстрел,
за плебея, который по крови патриций, который, голодный, подачек не ел,
Кто искал толк в искусстве,
за подлинность чувства
исписывал краской жилищный массив,
Кто терял время с Прустом*,
святил там, где пусто,
бороздил тайны моря, как Жак Кусто Ив;
Чья спина помнит камни,
оплеухи до ссадин,
кто бросал вызов Богу,
не боялся греха,
Кем гордилась бы мама,
и кого шерстит раввин,
кто прорубит дорогу,
обходных не слыхав;
Кто не верил газетам, кто плевал в телевизор, не работал «на дядю», на авто не копил,
Кто родился там где-то:
тот - в Провансе, тот - в Гетто,
И наелся помоев, что не дай-то Бог детям;
Кто не прятался в ризах,
кто не спился в попадью,
кто лицо не вымащивал слоем белил:
Мы по брови бдим в саже,
только нет для нас гаже,
если, стоя на страже,
пожалеем мы сил.

*реминисценция на Марселя Пруста "В поисках утраченного времени".

 
                          Ковчег

* Шантарам - бывший наркоман и грабитель, сбежавший из австралийской тюрьмы, где отбывал девятнадцатилетний срок заключения. После некоторого времени, проведенного в Австралии и Новой Зеландии, по фальшивому паспорту на имя Линдсея Форда он приезжает в Бомбей. Благодаря личным качествам быстро заводит знакомых и друзей среди местных жителей и живущих в Бомбее иностранцев. По роману австралийского писателя Грегори Дэвида Робертса.

Мне досталась простая обыденная семья.
Моя мама умеет играть на гитаре, а папа – волшебно петь.
У них есть молодость и небольшая, но крепкая лодка.
Они сделали ее сами. И в тот самый момент, когда мама берет барре,
Где-то в мире трескается бутылка водки,
И очередной алкоголик приходит в себя.
Моя мама плясала танец семи покрывал,
А отец строгал стрелы из прикроватных столиков.
Моя мама полировала зубной нитью хищный оскал
И выбрасывалась из окна, но это уже совсем другая история.
Мой отец – магистр алхимии, основатель тайного ордена Светоносцев,
Он крылат, носит белоснежные перья под длинной парчовой мантией,
И я знаю, что если иссякнет свет, он сделается для человечества новым солнцем,
А в лунных отблесках появится аквамариновый тон, как у глаз моей матери.
Моя мама любила и знала войну, как не знает ее ни один генерал.
Пока кардинал помешивает аурипигментные яды в королевские кубки,
Несет их к кушаньям короля,
А король, умирая, отхаркивает: «Аз воздам!»,
Моя мать нависает над картами в штурманской рубке,
и покуда матушка там,
Бабка Тереза и Дед Шантарам
Мчат Ковчег Человечества, чуть накреня.
Я спокоен за курс нашего корабля,
Ведь его я построил сам.
7 декабря 2012 - 17 января 2013

 
Как оргазмируют наместники бога на грешной земле

Ты жалуешься на то, как необратимо горят леса,
Как плавятся смолы, как тихо дриады кричат,
И, говоря, ногу закидываешь на парапет.
«А мне не хочется больше тебя спасать».
Когда вместо эротики снятся столбики неподсчитанных смет,
Когда люди, которых вижу впервые, вповалку храпят в углу,
Устилая живым ковролином затертый паркет,
«Я выдержу коммунальный коллапс. Перетерплю».
Я пойду на поклон дорогостоящей фрейлиной к королю,
За поместье и табель о рангах, - стерпится, пересплю.
«Когда поутру станет противно от царского целлюлита – сплюнь».
Тем временем, потрачу-ка на баранью похлебку последний экю.
Ты спросишь, как оргазмируют наместники бога на грешной земле.
«Главное – не продаться дешевле, чем стоишь, а остальное – тлен.
Неприятные гормональные соки можно смыть в ближайшей реке,
А то, что не вычищается омовением, - элем залить в кабаке».
Вчера за долги мне коня расковали на металлолом,
Я махорку курю в разупряженной голой арбе.
Королевич, без двух минут эякулянт, приподнимается на локте:
«Предлагаю пожизненный и безвозмездный заём».
Я на все соглашаюсь; под юбками торба монет,
Кажется, освежеван десяток не стоящих выделки лысых овчин.
Ты на месте, почти что всем телом свесившись за парапет.
«Мы вырастим новый лес. Я заработала. Все хорошо. Не кричи».