Марина Матвеева
Симферополь, Крым, Украина

***

Стою, отдыхаю под липами
под ритмы собачьего лая.
Больна, как Настасья Филипповна,
сильна, как Аглая.

С короткими слабыми всхлипами
река берега застилает…
Люблю, как Настасья Филипповна,
гоню, как Аглая.

Мне б надо немного молитвы, но
в спасение вера былая
мертва, как Настасья Филипповна.
Жива, как Аглая,

лишь память. Врастая полипами
в кровинки, горячкой пылает
в душе у Настасьи Филипповны,
в уме у Аглаи.

Но либо под облаком, либо над
землею – в полете поладят:
с судьбою – Настасья Филипповна,
с собою – Аглая.

Я тоже не просто улитка на
стволе. Оторвусь от ствола я.
Сочувствуй, Настасья Филипповна.
Завидуй, Аглая.

Катастрофа, но не беда

.

Народы, а Гольфстрим-то остывает!

…На роды женины не успевает
мой друг Иван, хотя и обещал ей
присутствовать… Противные пищалки
орут из пробки инорассекаек,
и дела нет им, что беда такая:
не увидать самейшего начала
новейшей жизни…
Чтоб не опоздало
на отпеванье матушки-планеты,
раскрученное вещим Интернетом,
скопленье конференции из Рима –
толпа машин спасателей Гольфстрима –
спешащее на важные доклады…

– Гуляйте садом!
– С адом?
– Хоть с де Садом!

Вы, пассажиры новеньких визжалок,
чье время так бежалостно безжало,
спасатели – но не – и в этом ужас! –
спасители, –
глаза бедняги-мужа
виднее сверху и прямей наводка:
вот он стоит и взглядом метит четким
всех тех, кому хреново, но не плохо.

…А тут, где ждут, меж выдохом и вдохом –
столетия, стомилия, стотонны…
Стозвездиями небо исстопленно
сточувствует и к стойкости взывает…

А где-то там чего-то остывает…

.

***

.
С утрева делать нечего. День будто сдутый шар.
В окна вползает к вечеру потного полдня жар,
температурит, лапушка, хочет моих пилюль.
Не разрешает бабушка. А на дворе июль.
Где-то в Сибири лаково-белым цветет сирень.
Наша же в май отплакала, словно в подушку. «Встрень
дедушку с поликлиники, медленно он идёт.
И ходунков, былинонька, Бог тебе не найдёт
в старости», – прошептала мне бабушка, хлеб в руке,
мякиш, как льдинку талую, плавя на языке,
ложечка, чай взволнованный, дует, жара, жара…
Я в белых шортах новеньких прыгаю со двора –
и мотыльком по улицам. Медленно он идёт…
Бог – не слепая курица – что-нибудь да найдёт,
что-нибудь да отыщется летним тягучим днем…
На ветростёклах тыщами – блики. …Давай свернем
в тот переулок, дедушка, помнишь, ты там играл
в детстве и с некой девушкой угол облюбовал
для поцелуя первого… Сам рассказал. Забыл?
Как в Воскресенье Вербное веток ей раздобыл, –
хоть запрещали праздновать, – в церковке освятив…
Бог – Он болезнь заразная. Скольких «врачей» сплотив,
мудрых и доморощенных, не излечила власть
прежняя. …Так короче нам, бабушка заждалась –
маленькая и верная, будто лампадный свет,
помнящая те вербочки тысячи тысяч лет.
Чаю тебе остудим мы, булочку подадим.
Видит Господь: не судим мы – будет же не судим
мир, оголенным проводом тычущийся в живьё…
Бог – дай Ему лишь повод – нам сердце отдаст Своё.