Юта  Валес
Санкт-Петербург, Россия

Моя Родина

моя Родина – это Невский, Садовая,
Казанская и Большая Морская,
помнишь, мы там гуляли с тобою,
ты держал мою руку, не отпуская

ты шептал мне слова смешные и нежные,
гладил по короткой мальчишеской стрижке,
помнишь, пальто мое было бежевым,
оно так шло к волосам моим рыжим

мы кормили котенка, попали под ливень,
прыгали по лужам, грелись в кафе глинтвейном,
я была счастливой, да, я была счастливой,
на Владимирском и еще на Литейном

мы с тобой целовались в какой-то арке,
ты читал мне наизусть Мандельштама,
я тебе цитировала Ремарка,
мы ходили смотреть, как цветут каштаны

в Таврический сад, ты меня мороженым
угощал, шутил, не переставая,
эти улицы – вот настоящая Родина,
бесконечно любимая и живая.

.
лето

.
на дворе вальсирует лето – ан-дё-труа,
ты уехал тусить к приятелям на Гоа,
я иду покупать холодную минералку
у старухи нервной с лицом чихуахуа

у меня на эти три месяца планов нет,
мне давно не светят ни Новый, ни Старый Свет,
ни Гоа, ни Канары, где доны всегда готовы
развести туристок на деньги или минет

я, наверное, буду вдыхать городскую пыль,
до июля, а после – в деревню, за сотню миль
от вай-фаев, туда, где призрак ходит по дому,
и ночами стонет, играя в свой Кентервилль

там не ловит мобильный, зато есть другая связь,
то ли дырка в небе, то ли звезда зажглась,
там слова приходят сами и осторожно
на бумагу ложатся, строками становясь

я поеду в деревню писать стихи, а пока
минералку пью и жду твоего звонка,
я еще надеюсь, что ты поедешь со мною,
я, наверное, дура, дура наверняка.

.

патриотическое

да, я не глушила портвейн по грязным подъездам,
не отоваривала талоны на сахар и мыло,
не торговала причинным местом
в свите очередного демократического дебила

я даже не была пионеркой, хотя
красный галстук вполне идет к моей белой блузке,
я ненавижу политиков, жалею бездомных котят
и не понимаю, что значит «рок по-русски»

а вы, что носили у сердца комсомольский значок,
прижимались к алому знамени небритой пухлой щекою
и на митингах гневно катали свой желвачок,
а ночами переписывали Гребенщикова

на кассетный «Филипс», что так удачно привез
ваш солидный дядя из очень дальней поездки,
вы теперь без ума от тонких русских берез,
ах, какие у нас холмы, леса-перелески

ах, какие у нас поля, ля-ля, купола,
ах, какие «курлы» кричат журавли в полете,
вы учили меня не врать, и я не врала,
я и вас просила не врать, но вы врете, врете.