ПРЕВРАЩЕНИЯ ГОРОДА
Янтарной сущности с царящим в сердце солнцем
Под роль булыжника подстроиться непросто.
Кафкажучок вползал захватчиком-тевтонцем
В шипящий ад многоквартального нароста.
Он видел камни, набухающие небом,
Гротеск модерна и гримасы лун неона.
Слезилась вбитая в вечернесть древним гербом
В размытой мгле зодиакальная икона.
В ночь город стряхивал капризный флёр парижский,
Косматым оборотнем рыскал в гуще мрака.
С утра паясничал, смеялся, плёл интрижки
И жал ошпаренные клешни лета-рака.
Под дулом знойного июльского бесплодья
Спасал куски архитектурного таланта:
Четыре неба обрамлял бетонной плотью
Пустивших корни вниз и ввысь домов-атлантов.
С приходом осени прощался с волосами.
Линяя, сбрасывал октябрьский шумный отцвет.
Читал в тиши с полузакрытыми глазами
Сны о предчувствуемом ветреном сиротстве.
В корявой нежности натурщиц многоруких
Он забывался и терял пространный смысл.
И с каждым режущим клевком грачей-хирургов
Освобождался от значений, форм и чисел.
Дожди ангинные плелись по пыльным плитам,
Над пеплом золота сплетая паутину.
В тумане намертво со стоном моря слитом
Закат кровавый замышлял свою путину.
И город жил.… Как заточённый шизофреник
Он выбирал себе тела, чины и крылья.
Дни-акробаты, злясь на паперти-арене,
Абракадаброй веских сальто воздух рыли.
Кафкажучком вползала я в булыжный короб,
Янтарной памяти начала не теряя.
Я превращалась в город, ощущала город,
Владыке грёз его же тайны доверяя.
* * *
Если б у Бога не было нас,
Он бы, пожалуй, и не был Бог.
Марина Матвеева
Одиночество - Божий ген
В нас, вне нас и всегда над нами,
В ядовитой слепой пурге
Проступающий письменами
Крови, памяти, мыслей, шор.
Со спокойствием фармацевта
Отпускает Он боль и шок
Без сомнения и рецепта
Всем и каждому по чуть-чуть,
А кому-то - совсем слихвою.
Даже если не по плечу
Ноша - с поднятой головою
Заставляет идти вперёд,
Делать вид, что живёшь и веришь,
Наплевав на душевный гнёт,
Незаслуженные потери...
Это просто извечный быт,
Проходящий сквозь нас и мимо.
Бог последним словцом добил
Хитромудрый кроссвордик мира -
Из шести драгоценных букв
По вселенским горизонталям.
Есть Любовь. Остальное - бунт,
Послесловия и детали -
Незначительные как жизнь,
За которой по расписанью
Только смерть. Априори лжи
Воскрешение не спасает.
Анестетик наш - суета,
Отвлекающая от боли.
А Ему одиноко так,
Что хоть волком... Да что там - полем
Обожжённым стонать и выть
От бессилия и гордыни.
Понимает и Бог, увы:
Всё тщета и осадок дымный.
Есть забвенье и вечность. Но...
Ужас в том, что в тюрьме вселенной
Есть единственное окно,
Приоткрытое в размышленья
Человеческие. От них
Даже Богу бывает страшно.
Люди просто его дневник
Недописанный и вчерашний -
До того, что хоть вены рви.
Только Богу суицидальность
Недоступна. Опять увы:
Каждый в свой же капкан. Банально...
И прозрение есть итог:
Каждой клеточкой в нас стеная,
Одиночество- это Бог
В нас, вне нас и всегда над нами.
Цена счастья
И тот, кто не пишет стихи,
Умирает в неведении счастья.
Михаил Финкель
Дано ли счастье думающим сверх
Меры? Только что такое мера?
За нами ежечасно ходит смерть,
Для нас светило ежечасно меркнет.
Мы сшиты по иному чертежу.
Мы видим больше – потому бессмертны.
Домашним сердцем старый абажур
Выстукивает нам свои рассветы.
И, кажется, взорвётся голова,
Набитая цветами до отказа.
Тому, кого Господь поцеловал
Жизнь будет мниться бесконечной казнью.
И виснут крылья чашами весов,
Вжимаясь в человеческие плечи.
У избранности замысел высок,
Но вот за блага расплатиться нечем.
Счета приходят только за талант,
Из рук привычно вырывая счастье.
За многоликость избранных расплат
Способен сам Всевидящий ручаться.
Дано нам слишком много для того,
Чтоб даровать ещё и заурядность
Обыденных богатств, удач и льгот,
Которым так неизбранные рады.
И руки наши слишком уж хрупки
Чтоб удержать увесистые рюши
И скарбы смердов смертных до тоски.
Ведь наша участь – стены правил рушить.
Богатство наше – неба балдахин,
Луны и солнца дремлющие пумы.
За счастье грезить и писать стихи
Мы платим невозможностью не думать.
| 
