НЕ ПРОГИБАЯСЬ

Белки-летяги и мыши летучие,
волей какого нелепого случая
делите трассы воздушные с птицами
и самолётами?
Снится мне, снится мне,
как проплывают, качая ресницами,
небо царапая куцыми лапами,
не обжигаясь под лунными лампами
не прогибаясь под тяжестью тучевой —
белки-летяги и мыши летучие.

Я просыпаюсь и думаю — лучше ли,
сидя в траве поджидать неминучее,
или вращая события лапами,
масло сбивая и небо царапая,
взять высоту и поплыть вместе с птицами
и самолётами? 
Снится мне, снится мне,
как проплываю, качая ресницами,
не прогибаясь под скученной участью. 
Я просыпаюсь. И думаю — лучше ли? 

ВЕРБЛЮДЫ И ЛЮДИ

Верблюды вербуют людей, чтобы те,
зажав между ног шерстяные бока,
несли их наощупь, в густой темноте —
туда, где гора прорвала облака.

Верблюд к сибаритству не склонен — вода,
кустарник солянки — пожалуй и всё,
что нужно ему, но зовут иногда
ступени наверх — их три тысячи сто.

— Послушай, верблюд! — говорит Моисей,
— Ступени для тех, кто уверовал во ..!
Для вас, кораблей, есть тропа, что левей — 
там Левий Матвей ждёт бакшиш страховой.

Бакшиш невелик — человечья душа,
зажав между ног шерстяные бока,
должна вознестись (слышишь, крылья шуршат?)
туда, где гора прорвала облака.

...Верблюды и люди, скрижали топча,
встречают рассвет на Синайской горе — 
одни дуют на бедуиновый чай,
другие жуют в неизбежность билет. 

ДОЖДЬ

 Шум города, как шорох тапок мужа,
 становится с годами фоном жизни,
 текущей равномерно - в такт с часами,
 которые бесстрастно закрывают
 страницу за страницей чью-то книгу,
 открыв её однажды наудачу.

 А ночью шёпот улиц будет вкрадчив -
 Москва прошелестит, чуть вздрогнет Рига,
 на трех китах стоящий Копенгаген
 спит крепко и сопит тремя носами,
 задремлет Рим на лавках пыльных ризниц,
 Санкт-Петербург от сырости недужен,

 и, разметавшись реками-руками,
 примкнул к граниту лбом разгорячённым...
 Вдруг хлынул дождь!- на Рим, на Копенгаген,
 на Невский, на Арбат, на дамбы Риги -
 смывая с грубой кожи тротуаров
 набитые подошвами обиды.

 Глубокий вдох и длинный волглый выдох -
 открылись жабры вымокших бульваров;
 стаккато капель, ливневые лиги -
 а дождь летит, летит над городами,
 границ не разбирая - отрешённый,
 и насмерть разбивается о камни.

 Ему не страшно, он ещё вернётся -
 в шум города и в шёпот тихих улиц,
 в московский шелест, в шорох рижских листьев,
 упавших в реки дремлющего Рима;
 в Санкт-Петербург и в старый Копенгаген -
 на спины львам, китам и пароходам.

 Страниц всё меньше - год за годом, год за годом...