Здесь лежит труп мертвой богини

Здесь лежит труп древней богини
в виде славянского идола,
в виде мандалы, статуэтки из глины,
в виде того, что все когда-нибудь видели.

Сознанию, что иногда посещает свой плотский образчик,
радостно, если никто не приходит сюда причащаться,
только раз в год заявляется некий мальчик,
и вот однажды ему миновало двадцать.

Неразлучен с палаткой, разводит костры по картошку,
порция на второго при нем неизменно с собой,
но всегда мальчик страстно горько и не понарошку
говорит с трупом древней богини, как будто с живой.

Если выдаст богиня себя, то придется по-новой
облачаться в какое-то тело и тысячный раз
восходить от зачатия к старости малокровной
с агоры на парнас.

Но каков подлец, как владеет словом,
как сегодня юн и как же собой хорош,
как старается он, шельмец, дышит как неровно.
Не возьмешь меня, человек, живой не возьмешь!

Он не просит о помощи, не жалуется, не ропщет,
он не молится, не возносит горе даров,
но рассказывает, как ветер играет в рощах,
как морская волна выносит тела моряков,

как игристо вино и как шелковы косы любимой,
как разносится музыка из-под щербатых колонн,
как в тебя стреляет предатель и целит мимо,
своим промахом раздосадованный, мчится вон.

Мальчик стал старик, тяжело подниматься в горы,
дотащившись до места, он выдохнул и упал.
Его немощь для трупа богини сравнялась с горем,
и смолчать в этот раз статуэтка уже не смогла.

- Доконал! - восклицает она, снисходя с постамента,
обрастая костьми и кожей, идя к нему,
а старик рассмеялся и умер счастливой смертью,
так и не рассказав об увиденном никому.

Мария в бреду

Я устала писать о войне,
изнасилованная войной.
Выскоблить ее бы.
Это будет первый аборт,
который не смерть, а наоборот.
Выскоблить и забыть.

Режь.

От наркоза, пошатываясь, отойти.
Доктор скажет: вы больше не сможете выносить эмбрион,
эмбрион первой, второй и почти уже третьей
мировых войн.
Я скажу, что не хочу его у себя внутри.

Я скажу: лучше поглубже похорони,
чтобы уже никогда потом.

Я иду, болезная, с ним,
плохо зашитым, порванным животом.

Может быть будет теперь
перед пленным открытая дверь,
может быть будет теперь
у бездомного дом,
может быть будет теперь
своевременной и ненасильственной смерть.

Я, пошатываясь, бреду,
а меня - несут.
Обо мне сказали: Мария еще в бреду,
у нее снова родился мальчик.
Как раньше.
Очередной Иисус.

Фонтаны

мне бы хотелось, чтобы фонтаны всегда работали.
я говорю не о площадных полоскалках ландшафтного экстерьера,
а тех, что внутри. перестающих сверкать, если закончилась вера.

чтобы где-нибудь можно было достать бесконечный факел.
несгораемый пламень для духа и сталь-нержавейку для силы воли.
как зубами не клацай, все это приходит в негодность, когда слишком больно.

скульптурный резец, чтобы уродливых недоделков превращать в красоту,
и мудрость, чтобы понять: ничто я не в праве назвать уродливым,
потому что сама не семь пядей во лбу вроде бы,
не мне вмешиваться в природу.

всепрощение по-настоящему вместо "да ладно, забыли, но я тебя больше не"
и космическую любовь "мне хорошо, что ты счастлив и жив - это высшая радость".
чтобы на деньги - плевать. плевать, когда будут еще
и сколько осталось.

матери позвонить, а она:
"все хорошо, не волнуйся.
хватает всего, ничего не надо".
чтобы она приехала так, как приходит весна:
солнечная и молодая.
а в новостях ничего. ничего о русских.
никто не умер. не было ни хрена.

мы стопим попутку в Москву где-то под Курском.
рассвет улыбается в душу водителю, повстречавшему нас.